Наш мозг – старый обманщик и шулер. Нередко он проводит разграничения там, где дискретности быть не может. По сути дела история человечества – просто континуум включающих нас событий мира. Тем не менее, мы говорим о Викторианской эпохе в противоположность Реставрации Стюартов, а «перестройку» легко отличим от периода сталинского правления.
Тем больше наши удивление и восторг, когда кто-то разрывает наш исторический шаблон. Это впечатление особенно сильнó, когда на лицо подлинная коллизия, столкновение двух, как прежде казалось, непересекающихся миров. Лёгкое головокружение, скажем вызывает тот факт, что жизнь Л.Н. Толстого была достаточно длинной, чтобы он мог застать новации Серебряного века и даже пожурить будущего поэта-эгофутуриста И. Северянина. Композитор-авангардист С. Курёхин, собственнолично знавший чуть ли не всех современных ему радикалов от сферы музыки, однажды взял интервью у… академика, популяризатора науки Д.С. Лихачёва.
Подчёркивая ту загадочную синхроничность, с которой философия возникла в основных центрах Древнего мира, К. Ясперс ввёл понятие осевого времени – для обозначения периода с VIII по III вв. до н.э. Вдохновившись им, мы могли бы предложить собственный термин осевая личность. «Осевой», по нашему разумению, могла бы называться такая личность, которая собственной персоной служит «точкой притяжения» для различных – и порой совершенно не сообщающихся в наших головах – эпох и философских движений.
К числу осевых личностей принадлежит и герой, чьей книге посвящена настоящая рецензия. Д.И. Дубровский – фигура поистине титаническая. На заре своей академической карьеры он почти в одиночку подверг критике традиционное для марксизма-ленинизма понимание феномена сознания.
Возможно, современному читателю будет трудно в это поверить, но на кону тогда стояла не конкретная теория, а вопрос об уместности самой постановки проблемы сознание–тело. Советские мыслители неукоснительно следовали ленинской теории отражения, утверждавшей, что сознание – это просто отражение – или, как мы бы сейчас сказали, «репрезентация» – мира [3]. На первый взгляд это довольно складный и удобный в идеологической работе тезис, достоинством которого является его соответствие марксовой теории базиса и надстройки: грубо говоря, что в экономике, то и в сознании. Трудности начинались тогда, когда задавался вопрос: что мы имеем в виду, когда называем сознание «отражением». Ведь даже если это так, подразумевается, что отражающее и отражаемое не тождественны, а значит, сознание всё равно есть что-то отдельное от воспринимаемой вещи.
На эту проблему как раз-таки и не побоялся указать Дубровский. Его оппонентами выступили представители творческого марксизма Ф.Т. Михайлов и Э.В. Ильенков. Возражения сводились к тому, что нельзя изучать сознание в отрыве от того, что оно отражает, подобно тому, как неверно считать сургуч более важным, чем сделанный на нём отпечаток (с. 351).
Полемизируя с творческими марксистами, Дубровский создал свою оригинальную теорию сознания. Одним из её следствий было то, что сознание – это реально существующий феномен, заслуживающий обстоятельного изучения в перспективе научных и философских дисциплин. Теория повторяла – а нередко и предвосхищала – некоторые маршруты, по которым в это время параллельно двигалась западная аналитическая философия. Страшно подумать, сколько это потребовало интеллектуальных усилий!
С падением «железного занавеса» Дубровский обретает бóльшую творческую свободу и включается в общемировой философский процесс.
Когда на небосводе аналитической мысли взошла звезда Д. Чалмерса, оказалось, что у него есть предшественник в далёкой заснеженной России. Дело в том, что при объяснении природы сознания оба философа использовали понятие информации. Различия обнаруживались в том, насколько далеко они заходили в его интерпретации. Чалмерс достаточно широко трактует понятие информации [Чалмерс 2014, с. 350–354]. Этот по своему характеру экспериментальный подход давал ему больше маневров при отстаивании тезиса, что ментальность имеет место в каждом объекте, поскольку является одним из аспектов информационных процессов [Там же, с. 354–358]. В свою очередь, Дубровский придерживается узкого – или, как он ещё его называет, функционального, – подхода, сводящего информацию к процессам, протекающим только в живых организмах (с. 120–121).
В 2021 году на книжных прилавках появилась новая книга Д.И. Дубровского «Проблема сознания. Теория и критика альтернативных концепций». Эта работа заслуживает пристального внимания, и причин тому несколько. Во-первых, она содержит самую свежую редакцию информационной теории сознания. Когда читаешь вступительную статью, являющую собой очерк основных положений теории, воочию видишь, в огне скольких споров были выкованы эти отточенные, почти уже чеканные для автора формулировки. Во-вторых, в книгу вошли важнейшие работы разных лет, и она даёт хороший обзор творческого пути Дубровского. А это значит, что она будет полезна тем, кто давно хотел ознакомиться с его идеями.
Внимательно рассмотрим предваряющую основное содержание сборника статью – как уже было сказано, программную по своему характеру.
Одно из достоинств информационной теории сознания заключено, как кажется, в её немалой убедительности. Действительно, если попросить незаинтересованного респондента охарактеризовать при помощи одного единственного понятия феномен сознания, то он, покопавшись в уме, с большой долей вероятности назовёт слово «информация». Но в нём-то и кроется равно как привлекательность, так и коварство теории Дубровского. Автор отмечает, что он использует это понятие просто в его наиболее общем значении и предлагает не углубляться в различия интерпретаций (с. 14).
Отдавая должное авторитету классика советской – а ныне и российской – философии сознания, позволим себе не согласиться с этим замечанием. Очевидно, что от степени прояснённости базовых понятий в конечном счёте зависит прочность всей теоретической конструкции в целом. Главная проблема понятия информации в том, что оно – и даже в рамках своего наиболее употребительного определения – просто слишком туманно. Более того, философ никак не поясняет, почему информацией надлежит считать только биохимические процессы мозга, а не вообще любые допускающие физическую реализацию пространства состояний [Чалмерс 2014, с. 347].
Автором формулируются основные положения теории, среди которых выделяется т.н. принцип информационной инвариантности (с. 14–16). Последний касается интересного вопроса, обсуждаемого в контексте проблем сильного искусственного интеллекта и перспектив «загрузки сознания».
Большинство мыслителей, склоняющихся к функционалистскому объяснению сознания, признают также и его множественную реализуемость. Если сознание зависит от определённой функциональной организации мозга, ничто не мешает реализовать эту организацию на другом физическом носителе – главное, чтобы она действительно была идентична исходной. Таких воззрений придерживается, к примеру, Д. Чалмерс [Чалмерс 2014, с. 309–312], когда как их традиционным критиком считается Д. Сёрл [Сёрл 1998, с. 391–399], полагающий, что тезис множественной реализуемости влечёт за собой картезианский дуализм нестандартного типа. По мнению Сёрла, сознание действительно зависит от определённой функциональной организации, которую, впрочем, невозможно воспроизвести, не воспроизведя соответствующую ей физическую структуру.
Отстаиваемая Дубровским идея инвариантности информации во многом схожа с принципом организационной инвариантности Чалмерса и также ведёт к множественной реализуемости сознания. Проходящая между ними линия различия, как и прежде, носит преимущественно методологический характер.
Рабочей моделью теории Дубровского служат отношения сознательного опыта и его нейронных коррелятов в мозге, рассматриваемые по аналогии с отношениями информации и реализующего её физического кода (с. 14–23).
Это наталкивает на мысль, что решение проблемы сознание–тело должно как-то касатьсядекодирования паттернов нейронной активности. Но объяснение в терминах криптологии, к сожалению, не прибавляет ясности.
Анализ приводимых примеров показывает, что они касаются либо операций ментального декодирования на уровне восприятия и мышления, либо визуально-измерительного контроля вроде ЭЭГ и фМРТ. Тем не менее, почти не удостаивается вниманием фундаментальный вопрос, как физически реализованная информация может также иметь феноменальный характер? Если мы признаём онтологический статус феноменального сознания – а у самого Дубровского, надо заметить, его существование просто постулируется, но не обосновывается, – мы также должны признавать, что методы исследования от третьего лица нерелевантны для его исследования. Способны ли мы декодировать феноменальный аспект информации в «естественный», как выражается автор, для нас нефеноменальный «код»? Поскольку нет уверенности в самой возможности проведения подобной операции, представляется, что информационная теория достаточно шатка в пункте конструктивного решения трудной проблемы сознания.
В одном месте автор замечает: «код типа X является для меня внутренним “естественным кодом” в том отношении, что непосредственно открывает мне содержащуюся в нём информацию (т.е. образ A)» (с. 18). Опять-то, что значит это «для меня»? Конечно, далее по тексту Дубровский презентует свою теорию информации об информации, до известной степени являющуюся альтернативой концепции виртуальной машины Д. Деннета [Dennett 1992] и Т. Метцингера [Метцингер 2017]. Между тем, из-за непрояснённости природы феноменального аспекта информации остаётся открытым вопрос, каким образом возникает второй уровень информационных процессов в мозге, ответственный, как утверждается, за наше чувство «Я».
В силу вышеназванных причин представляется недостаточно обоснованной и разрабатываемая Дубровским теория ментальной каузальности. Автор пишет: «здесь перед нами особый тип причинности – информационная причинность. <…> Психическая причинность является видом информационной причинности; в аналитической философии её называют ментальной причинностью» (с. 28). Как можно заметить, здесь постулируется каузальная релевантность ментального. Однако далее читаем: «Теоретические и эмпирические обоснования информационной причинности существенно отличаются от принципов описания и объяснения физической причинности. Этим определяется и онтологический статус информационной (в частности, ментальной) причинности» (с. 29). Увы, это чисто описательный пассаж, не выполняющий серьёзной объяснительной работы. Мало провозгласить наличие у нас свободы воли просто на словах. Задача философа как раз и состоит в том, чтобы объяснить, как ментальное «вписано» в тот физический мир, чья каузальная замкнутость не ставится под сомнение.
Следует считать позитивным шагом, что автор не ограничивается обсуждением сознания как абстрактной «субъективной реальности», уделяя также внимание истинностному, аксиологическому, праксиологическому и прочим, по его выражению, «параметрам» сознания (с. 24–26). Аналитическая философия действительно порой грешит сугубой техничностью. Ей не мешало бы иногда быть чуть более чуткой к вопросам того, что мы могли бы назвать экзистенциальной, или духовной, стороной человеческой жизни.
Как бы то ни было, озвученные замечания носят исключительно критический – или, если так можно выразиться, теоретико-профилактический, – характер. Д.И. Дубровский – блестящий полемист и неутомимый искатель истины, обрушивающий жало своей критики на самые проблематичные места аргументации своих оппонентов и коллег. В этом можно убедиться, посмотрев, как он, к примеру, разносит в пух и прах «театр Деннета», не отрицая, впрочем, и очевидной оригинальности мыслительных фокусов последнего (с. 100–115). При этом сам Дубровский никогда не уклоняется от критики, но при всяком представившемся случае, наоборот, просит озвучивать все приходящие на ум замечания и охотно их комментирует. Во многом он предстаёт здесь наследником попперовской методологии, считающей лучшим подарком для учёного обнаружение в его работах крупной ошибки.
Стало быть, мы не отдали бы Дубровскому свой ученический долг, не попытавшись найти наиболее существенные проблемы его собственной теоретической позиции. Но этим, как нам кажется, благородным стремлением и исчерпывается весь критический запал настоящей рецензии. По скромному мнению её автора, в ближайшей перспективе нам ещё придётся поработать с понятием информации – сколь бы туманным оно сейчас нам ни виделось.
Что же до обсуждаемой книжной новинки, то причиной для знакомства с ней должно служить заявленное на её обложке имя. Д.И. Дубровский – живой классик. Это осевая личность, своей могучей гравитацией притянувшая самые разнообразные вехи современного этапа мировой философии.
Литература
Константинов Ф.В. Ленинская теория отражения и современная наука. М.: «ЁЁ Медиа». 2012.
Метцингер Т. Наука о мозге и миф о своём Я. Туннель Эго / Пер. на рус. яз. Г. Соловьёвой. М.: АСТ. 2017.
Сёрл Д. Мозг, сознание и программы / Грязнов А.Ф. (ред.) Аналитическая философия: становление и развитие. М.: «Прогресс-Традиция». 1998. С. 376–400.
Чалмерс Д. Сознающий ум. / Пер. на рус. яз. В.В. Васильева. М.: URSS, 2014.
Dennett D. Consciousness Explained. NY: Back Bay Book. 1992.
Searle J.R. Biological Naturalism / in Velmans M., Schneider S. (eds.) The Blackwell Companion to Consciousness. NY: Blackwell, 2004. pp. 325–334.